Валерий Роньшин - Игра в дурака [сборник рассказов]
— Здрасте, девушка! Разрешите представиться — лётчик Потапов! Между прочим, ещё не женат!
Мечтает Потапов, а земля всё ближе…
… б л и ж е
… Б Л И Ж Е
И что–то ни озера не видать, ни душистого стога сена, ни тем более деви? цы в сарафане.
А проходит внизу — бетонное шоссе!
И машины здоровенные по этому шоссе — туда–сюда, туда–сюда…
«Ну, — думает лётчик Потапов, — сейчас гробанусь так гробанусь!»
А рядом с бетонным шоссе, по полянке, гуляет поэт Пушкин. Да не просто гуляет, а сочиняет «Сказку о попе и его работнике Балде».
Сочиняет–сочиняет. Уже почти всю сочинил. Вот только концовка никак ему не даётся.
Ходит Пушкин по полянке и бормочет под нос:
— С первого щелчка — прыгнул поп до потолка… Хорошо… Со второго щелчка — лишился поп языка… Тоже неплохо… А с третьего щелчка… с третьего щелчка… Ч-чёрт!.. Охереть можно… Что же с третьего щелчка?..
А тут как раз лётчик Потапов к бетонному шоссе подлетел. Да К–А–А-К шмякнется головой об бетон!
ШМЯК!!!
Мозги так и брызнули во все стороны!
Есть! — радостно ёкнуло у Пушкина сердце. И он быстренько записал в блокнотик: ”А с третьего щелчка — брызнули мозги у старика!» Затем спрятал блокнот в карман и воскликнул, довольно потирая руки:
— Ай да Пушкин! Ай да сукин сын!
***— Всё! — захлопнул я рукопись.
— Для первого раза потянет, — сдержанно похвалил меня писатель Шишигин. — В особенности вам удался образ попа. Я прямо вижу, как от третьего щелчка у него мозги до потолка брызгают.
— Это не я, — сказал я. — Это Пушкин.
— Ну, не скромничайте, не скромничайте, — похлопал меня по плечу великий писатель.
6. Как Порфирий Дормидонтович пошёл на содержание
Однажды Порфирий Дормидонтович женился на принцессе Мванге.
Дело было так.
К нам в страну с официальным визитом прибыла делегация из княжества Гамбия. Возглавляла делегацию принцесса Мванга, дочка тамошнего князя. На одном из дипломатических приёмов все пили кофе с пирожными. Великий писатель стоял неподалёку от принцессы. И вдруг, как это с ним частенько бывало, Порфирий Дормидонтович ни с того ни с сего громко и раскатисто захохотал. А трёх передних зубов у него не было. Их ему ещё в молодости выбил поэт Твардовский в пьяной драке. А новые, конечно, не выросли. Так вот — изо рта великого писателя вылетел большущий кусок пирожного и угодил прямиком в чашку принцессы Мванги… бульк!.. Все растерялись. А дипломаты просто окаменели от страха, ожидая громкого международного скандала. И только один Порфирий Дормидонтович сохранил полное спокойствие. Он, как ни в чём не бывало, окунул волосатые пальцы в кофе принцессы и, выловив свой кусок, снова засунул его в рот.
— Прошу вас, ваше высочество, — вернул он чашку принцессе. — Можете пить спокойно, руки у меня чистые. Я их только что после туалета вымыл.
Мванге так понравилась детская непосредственность великого писателя, что она взяла его в свой мужской гарем. На содержание.
С того дня писатель Шишигин не только писать перестал, но и вообще следить за собой. Ходил как последний бомж: в грязной куртке, мятых штанах и стоптанных ботинках.
— Порфирий Дормидонтович, — не раз и не два говорил я ему, — вы бы себе одежонку какую–нибудь купили.
— А на хера? — искренне удивлялся он. — Я же теперь на содержании.
Раз в год принцесса навещала своего русского мужа. Перед приездом любимой Порфирий Дормидонтович отправлялся на скотобойню и возвращался оттуда с большим куском парного мяса.
— Марфа ест только сырую пищу, — объяснял он.
«Марфа» — так он ласково называл принцессу Мвангу. Она его звала — Порфиша.
По приезде Марфа, ну то есть принцесса Мванга, румянила чёрные щёки, надевала русский сарафан, а на голову напяливала кокошник. И в таком виде вплывала в кабинет Шишигина, словно пава.
Порфирий Дормидонтович, как всегда, не писал, а валялся на диване.
— Барин, а барин, — обращалась к нему принцесса, сверкая белыми зубами.
— Ну чё тебе, Марфа? — лениво отзывался Шишигин.
— А ни–чё, — задорно отвечала принцесса. — Чё прикажете.
Ну и Порфирий Дормидонтович приказывал всё, что ему в данный момент взбредёт на ум.
Например:
— Почеши пятки.
Или:
— Покажи жопу.
Мванга всё это беспрекословно выполняла. Понимая, что она в России, а не у себя в Африке. А в каждой избушке свои погремушки.
Потом великий писатель брал в руки балалайку и начинал неумело тренькать, а принцесса, коверкая великий и могучий русский язык, принималась петь частушки:
Хорошо в родном краю,
Да бывают сложности.
Посидеть бы на хую,
Да нет такой возможности.
Вот такая меж ними была любовя.
7. Как я прочёл главврачу своё замечательное стихотворение
Однажды я шёл по больничному коридору. А навстречу мне попался главврач. С похмелья.
— Валерий Михалыч, — окликнул он меня.
— Я вас слушаю.
— Это вы делали операцию этой, как её… больной Филимоновой?
— Да, я.
(Здесь надо сказать, что хоть я и работал в больнице кочегаром, но все операции, как правило, приходилось делать мне. Потому что штатные хирурги, так же, как и мы с Порфирием Дормидонтовичем, регулярно пили водку и играли в карты… Привезут, бывало, больного на каталке в операционную — а хирурга нет. Валяется, пьяный, у себя в кабинете. Бегут, конечно, ко мне в котельную. Так мол и так, Валерий Михалыч, выручайте… Ну, сходишь, разумеется, сделаешь операцию…)
— А наркоз вы Филимоновой давали? — продолжает спрашивать главврач.
— Ну а как же без наркоза, — отвечаю.
— А из какого баллона вы ей наркоз давали? Из красного или из синего?
— Да я уж и не помню, — морщу я лоб. — Вроде из синего… А, нет!.. Из красного! А в чём собственно дело?
— Валерий Михалыч, — проникновенно говорит главврач. — Я вас уже не первый раз прошу запомнить: в красном баллоне — углекислый газ; а кислород находится — в синем баллоне… Нет, я, конечно, понимаю, вы — человек творческий и всё такое. Но неужели это так трудно запомнить?
— Мда-а, — тяну я смущённо. — Что ж теперь делать–то?
— Ну а что теперь сделаешь, — разводит руками главврач. — Проехали, как говорится. Но на будущее будьте, пожалуйста, повнимательнее. Мы ведь имеем дело с самым драгоценным — с человеческой жизнью. Нам ошибаться никак нельзя.
— Да я понимаю, — со вздохом отвечаю я. — Новое стихотворение в голову полезло — вот и перепутал баллоны, будь они неладны.
Главврач дружески потрепал меня по плечу.
— Ладно, ладно, не расстраивайтесь. Не ошибается только тот, кто ничего не делает. Пойдёмте лучше пивка попьём. Заодно и стишок свой новый прочтёте.
Мы пошли пить пиво… И я прочёл свой новый стишок:
Пушкин — это русский поэт.
Курица — это домашняя птица.
Если тебе тридцать лет -
Значит, пора жениться.
Старость — это кораблекрушение.
Жизнь — это ад.
Человек человеку друг,
А также товарищ и брат.
Крысы умеют плавать,
но не умеют летать.
Южная страна — это Италия.
Ненормативная лексика — это «блядь».
И так далее…
— Классно! — восхитился главврач. — За такое стихотворение не жалко и жизнь отдать!
— Что Филимонова и сделала, — напомнил я.
8. Как я спас русскую культуру
Однажды я зашёл в гости к Порфирию Дормидонтовичу. Мы, как обычно, выпили водки и сели играть в карты. Наигравшись, мы отправились в кафе. Пожрать.
Кассирша, увидев великого писателя так близко, да ещё живьём, вся напряглась от волнения.
— Не напрягайтесь так, — улыбнулся ей Порфирий Дормидонтович, — а то у вас резинка в трусах лопнет.
Я быстро полез в сумку за тетрадкой, чтобы записать великое изречение великого писателя. Но тут мой взгляд остановился на шикарной даме.
Дама осторожно несла поднос, заставленный всевозможной едой. Чего на нём только не было: борщ, котлеты с макаронами, винегрет с селедкой, три компота…
И вот что значит русский человек — действия его непредсказуемы! Как говорил другой великий писатель, Фёдор Михайлович: русский человек, бывает, с миллионом мимо себя пропустит, а бывает, за копейку зарежет.
Как бес в меня вселился, честное слово!.. Я подскочил к шикарной даме и, резко вскинув ногу, ударил носком ботинка о дно подноса.
